— А что секретарша, которая подтверждает алиби Осич аж на целые сутки, сама все эти сутки тоже провела в приюте?
— Нет, она вечером, как обычно, ушла домой. Но другие работники приюта, находившиеся там: дежурные воспитатели, охрана — те, в чьи обязанности входит ночное дежурство, — тоже говорят, что Осич из приюта ушла только к концу следующего рабочего дня. Осич ночевала в приюте. Что, в общем, случается с ней не так уж и редко, учитывая специфику работы детского учреждения. Для этого у Осич рядом с кабинетом есть даже специальная комната отдыха.
— Так… То есть к тому времени, когда Осич наконец ушла с работы, брошенную машину Кривошеевой без самой Кривошеевой уже давным-давно обнаружила милиция?
— Точно так.
— Все равно… Нет никой уверенности, что Осич из своей комнаты отдыха, пока охрана и дежурные думали, что она спит, не отлучалась! У нее ключи от всех дверей в этом здании. Там есть выход с черного хода, выход на улицу через кухню… Окно, в конце концов…
— В приюте решетки на всех окнах… Мало ли что может произойти… У многих воспитанников приюта остались “на воле” социально опасные родители и приятели-подельники.
— Думаю, что у Осич все-таки была возможность уйти незаметно.
— Но очень ненадолго!
— Хорошо, пусть ненадолго. Но возможность уйти — теоретически! — была. И также была возможность убедить того, кто ее уход мог заметить, дать вам такие показания, какие ей нужны. Вы сами говорите, что она в приюте полновластная хозяйка!
— У меня сложилось впечатление, что сотрудники приюта давали показания в пользу Осич не по ее наущению, а вполне искренне.
— Впечатление! Чего стоят эти “впечатления”… И потом, почему, совершая такую подсудную сделку с Кривошеевой, Осич принимает ее спокойно в своем кабинете? Да еще просит секретаршу кофе принести!
— Ну, вы знаете, если бы они встречались в лесу или таинственно переговаривались в кафе на виду у всего города, это бы больше бросалось в глаза. А так… У Осич десятки посетителей за день! В общем потоке Кривошеевой ничего не стоило затеряться. Если бы не это ее последующее исчезновение, никто бы и не обратил на этот визит никакого внимания! Зачем же отказываться от кофе? Кроме того, не будем забывать: совершая свои сделки по передаче детей, Осич чувствовала себя достаточно неуязвимой.
Она же не отдавала детей на сторону, за них отвечала по должности. Она выступала лишь как частное лицо. Как посредник! На уровне “одна женщина мне сказала, а я вам передаю”…
И даже с моральной точки зрения Осич чувствовала себя чистой! Что плохого в том, что Кривошеева стала бы счастливой матерью? А ребенок обрел бы заботливых родителей? А юная негодница-мамаша, избавившись от новорожденного, получила шанс начать жизнь с чистого листа? Что во всем этом плохого?
— Да, в общем, ничего… — вздохнула Аня. — Если не считать того, что Кривошеева в итоге куда-то запропастилась…
— Кстати… Нину Фофанову никто из сотрудников приюта не опознал. И Валентина Терентьевна утверждает, что никогда эту девушку не видела.
Почему Богул так страстно защищает “благородные деяния” Осич?
Может, она и ему ребенка организовала? Ведь говорил же он недавно, что у него родился ребенок.
Светлова даже напросилась к лейтенанту в гости…
Итоги визита оказались совершенно неожиданными.
В домике Богула была куча мала! И все малмала меньше!
Светлова была потрясена детолюбием лейтенанта. Да, столько ребятишек, конечно, даже разворотливая приютская бизнесменша Осич ему бы не организовала!
Наверное, все-таки все сам.
Тогда почему лейтенант так защищает Осич?
Ноги, точнее, колеса машины сами собой снова привели Светлову к приюту.
Анна сидела неподалеку в машине и ждала, сама не зная чего.
Эта женщина подошла неожиданно. Наклонилась к окошку.
— Только не выдавайте меня! — зашептала она торопливо.
— Не выдавать?
— Я вам все расскажу… Вы даже не представляете, какая она…
— Да о ком вы?
— О нашей директорше!
От женщины пахло кухней.
Из того, что она торопливо бормотала, следовало, что Осич очень жестокая… Впрочем, и Светловой еще при первом визите в приют показалось, что детей в угол та — ставит!
Итак… Не слишком ли Аня доверилась Богулу? И не выходит ли так, что, когда речь заходит об Осич, все алиби, которые проверяет Богул, становятся стопроцентными?
Светлова заторопилась в милицейский пятистенок-застенок.
— Богул! — Аня влетела, забыв постучать — так ей хотелось поскорее объясниться по поводу своих подозрений, — в комнату лейтенанта.
Навстречу, столкнувшись с ней в дверях лоб в лоб, выпорхнула дама в кожаном Пальто.
Эту женщину, торопливо покинувшую кабинет — как-то слишком уж торопливо, — Светлова явно где-то уже видела.
Очевидно, Анна вошла слишком неожиданно, Богул тоже чересчур торопливо — обычно этот человек был крайне размерен и нетороплив в движениях — сунул что-то под бумаги, лежащие у него на столе.
— Богул! — опять возопила Светлова. И Аня рассказала Богулу о поварихе, не сводя, впрочем, глаз с письменного стола лейтенанта.
— Да перестаньте вы! — Богул поморщился.
— Но почему? Почему вы так пренебрежительно относитесь к этой информации?
— Да какая там информация! Уверяю вас… Поверьте, как человеку, поработавшему в школе! Детские учреждения — одни из самых склочных. Рабочие коллективы буквально раздирает от склок. А подставить человека на такой работе ничего не стоит — пара пустяков… Достаточно намекнуть, пустить сплетни, что бьет детей или что-нибудь похуже того — любит девочек или мальчиков, — и все, конец репутации. Как ни оправдывается обвиняемый, такие пятна не смываются до конца. А Осич — директор, она нанимает, она увольняет… Финансы, кухня и все прочее… Этот ваш источник — он случайно не на кухне работает?
— На кухне…
— Ну вот видите! Стоит директору выловить кого-нибудь, кто с куском масла с кухни уходит, — и в ответ шквал доносов: такая-сякая.., детей на горох ставит!
Он поправил стопку бумаг.
Но из-под нее все равно выглядывал приятного зеленого цвета краешек купюры.
Богул мимолетным движением передвинул папки на столе, и краешек купюры, выглядывавший из-под бумаг, исчез.
А Светлова уже вспомнила, где она видела женщину, торопливо покинувшую перед ней кабинет: в городском магазине “24 часа”. Точно!
Эта сцена соединилась, как кусочки мозаики, с усмешкой и словами Туровского… Аня как-то спросила Леонида Алексеевича, не донимает ли “Ночку” рэкет. “У нас все спокойно, — ответил он тогда. — А как это делается… Вам ли не знать?"
Неужели он имел в виду дружбу с лейтенантом?
Светлова все гадала, кто “крыша” Туровских. А ларчик-то открывается, оказывается, просто… Лозунг “Моя милиция меня бережет”, модифицировавшись, остался в силе.
Эта самая “крыша” все это время разъезжала с Анютой, можно сказать, под ручку. Наша милиция и есть наша “крыша”. Как говорится, зачем доверять бандитам то, что можно делать самим? Богул и есть “крыша” владельцев мотеля Туровских.
Так же, как и Осич… И Кудиновой! Стас получал с них деньги и был обязан в случае чего — защищать.
— Знаете что, Богул, я настаиваю… — с железными интонациями в голосе заявила Светлова, сделав вид, что не заметила манипуляций с купюрой. — Давайте прошерстим всю эту компанию исчезнувших. Всех родственников вызовем. Побеседуем обстоятельно.
— Только им и дел, что сюда ехать… Для некоторых из них это уже давнее дело — года три прошло…
Богул деланно зевнул и посмотрел в окошко.
— А для кого-то, возможно, и срока давности не существует. Помнят об исчезнувших и хотят найти виновников. Так что попробовать нам никто не запрещает. Я бы обратила главное внимание на причины, которые позвали в путь этих людей. Возможно, выяснится что-то любопытное. Вот как, например, в случае с Кривошеевой! Она ведь, как выяснилось, мечтала о ребенке. Там ведь среди пропавших еще, кажется, женщина есть?